Время в Хатыни остановилось 22 марта 1943 года. С того момента прошло уже почти 80 лет, но по крупицам восстановленные события тех дней по-прежнему заставляют нас ужасаться бесчеловечности фашистских нелюдей.

Противостояние партизан и полицейских
К началу 1943 года в логойских лесах активно действовали партизаны. Так, они постоянно устраивали засады на немецкие машины на дороге Логойск—Бегомль.
Это заставило оккупационные власти принять меры по усилению гарнизонов в Плещеницах и Логойске. В конце 1942 г. в первый из них был направлен 118-й батальон охранной полиции. Он был сформирован в Киеве из добровольцев и бывших военнослужащих Красной армии, попавших в плен.
Местом дислокации батальона в Плещеницах были казармы бывшего погранотряда. Полицейские патрулировали основные дороги, взяли под охрану Горбатый мост через реку Двиноса, а также выезжали на карательные операции против партизан. Но ситуацию в регионе это не изменило: лесные солдаты продолжали наносить удары по врагу. 
У немцев не хватало сил для борьбы с ними. Поэтому в начале марта 1943 года в Логойск из Могилева был направлен особый батальон СС под командованием штурмбаннфюрера (майора) Оскара Дирлевангера. В его состав входили в качестве штрафников осужденные немецкие браконьеры и преступники, отбывавшие срок в тюрьмах и концлагерях Германии. Вместе с ними в русских ротах батальона были бывшие советские военнопленные и направленные сюда полицейские.
Расположились эсэсовцы в центре Логойска – в старинном парке во дворце Тышкевичей. Здесь находился штаб во главе с Дирлевангером, а в бывшей графской конюшне располагался личный состав батальона. Отсюда эсэсовцы выезжали на «штрайф» — патрулирование по дорогам и на акции против партизан.
А еще фашисты проводили карательные операции против мирного населения, сжигая целые деревни. Они начались еще до уничтожения Хатыни.

Трагические события на шоссе
Напомним о событиях, послуживших триггером для сожжения Хатыни.
19 марта 1943 года на плещеницком шоссе около поворота на Козыри партизаны бригады «Дяди Васи» устроили в  месте, где сейчас находится ресторан «Партизанский бор», засаду на машины врага. В нее попали немцы и полицейские, ехавшие из Плещениц. У них в бою был смертельно ранен вахмистр жандармерии Яцино, а у партизан погиб командир отделения А. Сингаев.
Эта засада и стала самым первым звеном во всей цепи трагических хатынских событий. Именно после того нападения немцы приказали жителям деревни Козыри вырубить лес вдоль шоссе, чтобы обезопасить себя от засад. 
Утром 22 марта в том же месте партизаны отряда «Мститель» тоже из бригады «Дяди Васи» организовали вторую засаду. В это время на шоссе находились около 50 крестьян из Козырей. Они валили деревья, обрубали сучья, вырезали кустарники примерно в полукилометре от засады в сторону                        д. Губа.
Под обстрел партизан попали ехавшие из Плещениц два взвода 1-й роты 118-го полицейского батальона. Согласно немецкому донесению в бою был убит их командир Ганс Вельке и трое полицейских, двое ранены. Партизаны же без потерь отошли в Хатынь.
В дневнике боевых действий бригады «Дяди Васи» написано, что бой был в 12 часов. Получив сведения о гибели Вельке, к месту партизанской засады прибыло подкрепление из 118-го батальона под командованием майора Кернера, а из Логойска — из батальона Дирлевангера — немецкая рота и взвод Мельниченко. Кто командовал в тот роковой день эсэсовцами Дирлевангера, до сих пор документально не установлено. Но эти два немецких подразделения и стали соучастниками уничтожения Хатыни. Приказы отдавали немцы, а выполняли их совместно полицейские и эсэсовцы Дирлевангера.
Полицейские 118-го батальона задержали козырских лесорубов и повели в Плещеницы, подозревая, что они знали о засаде. Крестьяне поняли, что их будут расстреливать, и начали разбегаться. Полицейские открыли огонь. Заднюю часть колонны каратели уложили на дорогу и стреляли даже по лежавшим, а потом добили раненых.
Согласно партизанскому акту в тот день было убито 24 человека, трое тяжело ранены и 12 смогли убежать в лес.

Пепел Хатыни
Фашисты преследовали напавших на них партизан по следам на снегу, которые указывали на ближайшую в этом направлении деревню — Хатынь...
Лесные солдаты в это время находились действительно там. Когда каратели подошли к деревне, стоявший на посту партизан их заметил и дал предупредительный выстрел.
Его товарищи сразу же стали убегать в сторону соседней Мокради.
А фашисты, окружив Хатынь, согнали всех жителей в сарай и подожгли его.
Сохранившиеся воспоминания выживших трудно читать, настолько страшная картина происходившего представляется. Так, вырвавшийся из огненного сарая В. Желобкович вспоминал, что «были три вала людей. Первый — совсем обгорелые, второй — уже меньше обгорелые, третий — те, кто мог отбежать дальше…». В архивных документах указано, что происходили эти события около 17 часов 22 марта.

Софья Яскевич
Воспоминания этой женщины удалось записать еще при ее жизни. Вот что рассказала Софья Яскевич: 
— В тот день я была у тети –  маминой сестры Анны Федорович. Ее дом стоял возле кладбища. А наша семья жила дальше, через межу. Папа, мама, старший брат Витя с женой и 7-месячным сыном Толей, Ванда, Надя, Владя – всего 8 человек.
К тете моей пришли партизаны и попросили сварить бульон с курицей, а сами легли спать. Она их потом накормила, а когда началась стрельба, партизаны побежали в лес, который рядом.
А к нам вскоре пришли каратели. На стук тетя открыла двери и в нее выстрелили, наверное, в шею. Я в это время пряталась в погребе. Фашисты пришли, смотрели на печке, лазили — никого не нашли и ушли.
Я тогда тихонько вылезла и пошла к тете в коридор. Помню, кровь у нее текла, но она сказала мне еще: «Иди спрячься».
Я опять легла под доску в погреб. Другая партия полицаевпришла, добили тетю. И пошли.
Тогда я опять вылезла. Тормошила тетю, но она уже не отзывалась. Я в окно поглядела — нигде никого не видно. Скотина ревела, коровы, овечки по улице ходили.
Я побежала тогда домой к маме. Поднялась на горку, а тут два фашиста с автоматами наперевес. Мне издалека показалось, что это мой папа. Бегу навстречу и вижу — кожух они тянут. Когда приблизилась к ним, один хотел меня убить, а второй положил руку на автомат — не надо.
Они по-немецки говорили. Но один сказал: «Иди до лясу».
И я направилась на хутор к другой тете, папиной сестре Юле Красовской. Я туда прибежала, а она говорит: «Хорошо, что пришла, будете теперь вдвоем. Володя тоже удрал». Это мой брат, старше меня на два года.
Он со мной тоже тогда был у тети Анны. Когда партизаны от нее ушли, он за ними побежал. Пошел в яму, там где колхозники картошку хранили.
Два фашиста нашли его там. Думали, что партизан. Но Володя поднял руки, начал плакать. Так они его пожалели, не убили.

Судьба Каминского
Всем известна трагедия выжившего в хатынском аду деревенского кузнеца Иосифа Каминского. Его каменное изваяние, держащее на руках смертельно раненного в живот сына Адама, встречает всех посетителей мемориального комплекса.
Из сгоревшей Хатыни И. Каминский попал на хутор Рабецкого, где ему оказали помощь. Его шурин Иосиф Яскевич перевез Каминского к леснику Петру Воронько в Богдановку, которая находилась примерно в километре от Логойска. Там продолжилось его лечение.
О том, как это было, рассказала Янина Ковзан (Лис), 1929 г. р., которая тогда жила в Козырях:
— Мамина сестра была замужем за лесником Воронько. Мы прятались в его лесничевке, что недалеко от Логойска. 
Туда Каминского на коне привезли. У него зять остался, а дочка сгорела.
Лесник и моя мама его лечили. Помню, траву какую-то рвали и мазь делали, мазали его. На животе он лежал, неприкрытый, и говорил: «Мои сестрички, спасите меня…».
Все у него обгорело. Облегчали ему боль.
Тот человек, что его привез, потом доктора приводил из Логойска. Малая я была, но помню...

А приходила тайком ночью к Каминскому в Богдановку Мария Анисимова, работавшая во время оккупации хирургом в Логойской больнице.
Иосиф Каминский выжил вопреки всему, но в огненном сарае погибла вся его семья;  до конца своих дней он жил с этой болью. Бывшие работники мемориала рассказывали, что он проходил путь в 7 километров от Козырей до Хатыни пешком к своему бывшему дому, который превратился в бетонный венец с символической печной трубой...

Наказание спустя годы
После войны бывшие каратели жили обычной жизнью советских людей, как будто и не было у них в биографии преступного прошлого. Наказание настигло их через много лет.
Суд над эсэсовцами Дирлевангера проходил в 1961 году в Минске. В уголовном деле находился и эпизод по сожжению Хатыни. Все 13 обвиняемых были приговорены к высшей мере наказания.
Во время следствия выбросился из окна четвертого этажа гостиницы в Минске каратель   П. Романенко. Накануне его возили на место, где была деревня Лесины Минского района, которую он сжигал. Там пришлось его защищать от местных женщин, которые были готовы совершить самосуд.
Каратели из 118-го батальона тоже были привлечены к ответственности за содеянное в 70-х годах.
Полковник КГБ Евгений Далидович по архивным документам установил, что в Хатыни был 118-й батальон охранной полиции. Карателей искали по всему Советскому Союзу.
Из воспоминаний Е. Далидовича:
— Мы выясняли, кто возвращался в СССР после войны. Отобрали тех, кто был в 118-м батальоне. В архиве сохранились анкеты на перемещенных в СССР. Во время фильтрации они дали о себе ложные сведения, им поверили.
Я со следователем Дроздовым вместе ездил в Украину арестовывать Г. Лакусту. Он работал в Донбассе шахтером. Когда приехали за ним в Донецк, то вызвали в КГБ. Он пришел, и мой коллега Дроздов его спросил: «А вы слышали о Гродно, бывали когда-нибудь в Белоруссии». Он говорит: «Я вас давно уже ждал».
Дочь карателя училась в Донецком пединституте и была секретарем комсомольской организации. И когда мы его пригласили в КГБ и начали допрашивать, то она от матери узнала, что отца арестовали.
Прибежала туда к нам на 4 этаж и говорит: «Отец, ты что, служил у немцев?». Он опустил молча голову.
Она закричала: «Как ты меня подвел!». И бегом к окну — хотела выброситься с четвертого этажа вниз. Окно было приоткрыто, и мы ее еле схватили за ноги, за поясницу и не дали упасть...

В начале 70-х годов, когда начались судебные процессы над карателями 118-го батальона, начальник его штаба Васюра привлекался только в качестве свидетеля, свое участие в карательных операциях он отрицал. На него не смогли тогда найти достаточно доказательств.
А между тем старший лейтенант Красной армии Григорий Васюра, проходя службу в должности начальника связи укрепрайона 67-й стрелковой дивизии, в начале войны попал в плен. Перешел на сторону врага и прошел подготовку в школе пропагандистов Восточного министерства Германии. В октябре 1942 г. был направлен в Киев и там вступил в 118-й батальон. Он был командиром взвода, а потом начштаба. В батальоне было принято двойное командование: руководили шеф-командиры из немцев и при них находились офицеры из коллаборационистов.
В июне 1952 года Васюра уже был осужден за службу у фашистов Киевским военным трибуналом на 25 лет, но в 1955-м его освободили по амнистии. В 1986-м на него было заведено уголовное дело по вновь открывшимся обстоятельствам. Васюру арестовали в Киевской области и доставили в Беларусь для проведения следствия. 26 декабря 1986 г. трибуналом Белорусского военного округа он был приговорен к смертной казни.
Сегодня остается открытым вопрос о судьбе командира 118-го батальона майора Кернера, отдававшего приказ о сожжении Хатыни. После отступления батальона из Беларуси следы его затерялись.
И еще. Говорить о полной непричастности немцев к сожжению Хатыни — мол, ее сожгли коллаборационисты — не приходится, потому что приказы отдавали все-таки немцы.

Память навсегда
Для сохранения в памяти трагических страниц нашей истории был создан хатынский мемориал, который вместе с построенным здесь музеем свидетельствует о геноциде белорусского народа. «Хатынь» обличает нацизм, тревожным и берущим за душу звоном колоколов предостерегает от повторения такого в будущем.
И заклинанием для нас, живущих, звучат слова, написанные на могиле Иосифа Каминского в Логойске: «Не дай Бог никому, кто на земле живет, чтобы видели и слышали горе такое…».

Александр Павлюкович.